Текстология

Технология в фокусе диалектической мысли: Фихте, Гегель, Маркс о проблемах кибернетики

М. Ю. Морозов.

XXIII Международная научно-практическая конференция (Кутафинские чтения).

«Мы ошиблись!» В Британии заявили о рисках гибели человечества». Такими заголовками пестрели на днях ленты новостей. Это, признаться, мало удивляет — сегодня редакторы стараются придумать заголовок поярче, ведь причин для паники и беспокойства хватает: набирающий обороты экономический кризис, пандемии новых вирусов, нестабильная политическая обстановка, военные столкновения в различных частях света — словом, мир словно входит в «штопор», а непосредственным наблюдателям остается надеяться, что пилот этой машины достаточно профессионален, чтобы не допустить трагедии; так уж вышло, что наблюдают они этот процесс изнутри салона самолета. Но на этот раз специалисты оказались встревожены гораздо более «высокими материями»: «Как сохранить власть над сущностями, которые сильнее вас? Если у вас нет ответа, прекратите исследования. Все очень просто. Ставки уже не могут быть выше: если мы не контролируем нашу собственную цивилизацию, то лишаемся права голоса по поводу нашего будущего существования»[1]. Это слова Стюарта Рассела, специалиста по проблемам искусственного интеллекта, автора известной книги «Искусственный интеллект: современный подход»[2]. Рассел заявляет, что разочарован недостаточным правовым регулированием в этой сфере, и считает, что предмет его исследований может скоро стать причиной истребления всего человечества. Ему вторит коллега Рассела «по несчастью» Элиезер Юдковский, недавно выступивший с инициативой отключить искусственный интеллект. Несмотря на официальное отречение от марксовой формулы «общественное бытие определяет сознание», она продолжает показывать свою истинность: Юдковский, являясь автором концепции «дружественного ИИ», заявляет тем не менее о скорой гибели человечества, т.к. нейросети не заботятся «ни о людях, ни о разумной жизни»[3].

Что ж, когда нейросети не заботятся о людях, могут украсть их личные данные, оставить без работы административный персонал, юристов, преподавателей, художников, трудно подобрать тему конференции, которая лучше бы отвечала напряженным общественным потребностям: в таких условиях в самом деле очень актуальным представляется обсудить противоречие цифровых технологий и гуманитарных ценностей, как предложено организаторами круглого стола.

Однако за всяким обсуждением кроется опасность. Различных разговоров и так ведется очень много: об искусственном интеллекте, о цифровизации, о четвертой промышленной революции, но далеко не все из них приводят к результату. Необходимо, чтобы за разговорами следовало действие, которое невозможно без ясного теоретического ума. Здесь уместно вспомнить мудрый призыв Б. Спинозы: не плакать, не смеяться, а понимать. Только на базе серьезного теоретического фундамента, усвоив богатства, которые выработало человечество в истории развития философии, науки и техники, мы сможем осмыслить эту проблему. Является ли она вообще противоречием? Почему человека пугает созданная им техника? Приведет ли этот страх к новому луддизму или есть иной путь? Наконец, техника ли угрожает человечеству и вызывает кризисы или человек хорошо справляется и без нее? Все эти проблемы встали перед думающим человечеством не сегодня и для начала сто́ит вспомнить основные попытки решения, которые уже предпринимались. Вопрос об отношении человека к технике гораздо древнее и гораздо шире, чем кажется «специалистам по философии техники». Но в явном виде он возникает во второй половине XIX в. с работами Э. Каппа. Труды этого немецкого мыслителя лежат в русле господствующей в ту эпоху парадигмы органицизма, и поэтому его взгляд на технику в чем-то «рифмуется» со взглядами Г. Спенсера на общество: согласно Каппу, в основе техники лежит органопроекция. Это значит, что техника создается по образцу живого организма и служит для раскрытия естественных способностей человека. Он подчеркивает взаимодействие человека и техники — простые орудия являются продолжением органа (так, прообразом чашки является сложенная ладонь), но более сложные (как паровая машина), будучи лишены внешнего сходства с человеком, обнаруживают, как сегодня сказали бы, структурно-функциональное тождество: машина также «питается», выделяет отходы, ее органы изнашиваются, а при разрушении важной части наступает остановка всех функций — смерть. Тут мысль Каппа интересно зацикливается: нетрудно увидеть, что уже не машина мыслится им по образу человека, а человек — по образу машины. Взгляд Каппа и сегодня оказывается господствующим в обыденном сознании, только уже на новом, кибернетическом основании: мозг есть процессор, только очень мощный (вон сколько в нем миллиардов нейронов и заданных ими степеней свободы!), который обрабатывает поступающую информацию из внешнего мира и т.д. Положение, что всякая эпоха мыслит себя по образу господствующей в это время науки и техники, конечно, не ново: во времена Декарта и Ламетри человек представлялся сложным механизмом; в конце XX в. — сложным компьютером; сегодня, когда с помощью синергетики пытаются всё «отермодинамить» — как сложная нелинейная открытая система, а кибернетической машине уступает место машина фрактальная[4]. Но для Декарта механичность характерна для протяженного тела, душа же, мышление человека принципиально немеханично, оно — иная, непротяженная субстанция. От Э. Каппа до Н. Винера и дальше тянется иная нить: «омашинивание» всего человека, включая его субъективность. Н. Винер, начиная свою главную книгу с истории своей дисциплины и истории промышленности, сворачивает на тот же тупиковый путь: поиск аналогий кибернетических систем и живых организмов. Отсюда же растет и такое направление философии техники, как трансгуманизм Н. Бострома и Р. Курцвейла. Путь этот тупиковый потому, что лишен понимания как сущности техники, так и сущности человека.

Однако «рациональное зерно» взглядов Э. Каппа должно быть удержано; он считает, что «в орудии человек систематически воспроизводит себя самого», и это очень верная мысль. Вряд ли сам Капп понимал ее как созвучную диалектической концепции опредмечивания человеческой способности в вещи и обогащение себя через обратное присвоение этих способностей, но это родство трудно не заметить. Только этот взгляд Г. Гегеля и К. Маркса, который развивает в понятии идеального Э. В. Ильенков, позволяет оценить глубину проблемы и выработать пути решения вопроса о технике. Рассмотренные с этой перспективы даже глубокие работы М. Хайдеггера и Х. Ортеги-и-Гассета, а вместе с ними и несколько «ветвей» философии техники, представляющие собой обличение технократических идей, выглядят как романтическая критика прогресса, выражение испуга и протеста против человечества, идущего навстречу полноте своей человеческой сущности, которая вовсе «не есть абстракт, присущий отдельному индивиду; в своей действительности она есть ансамбль всех общественных отношений». Маркс, автор этого определения сущности человека, исследует и формулирует и понятие машины, которого так не хватает для серьезного мышления философам техники: машина есть продукт человеческого труда, «превращенный в органы человеческой воли, властвующей над природой, или человеческой деятельности в природе... созданные человеческой рукой органы человеческого мозга, овеществленная сила знания»[5]. В орудии, согласно Марксу, человек действительно «воспроизводит себя самого», но от органицизма его отделяет «дистанция огромного размера»: не аналогия, не внешнее копирование положено в основу производства, но опредмечивание человеческой деятельной способности, совершаемое по логике цели, полагаемой человеком. Эта разница вполне сводится к гносеологическому отличию практического материализма Маркса, прямого наследника немецкого идеализма Канта и Гегеля, от вульгарного материализма, которому предмет «дан лишь в форме созерцания», и который коренится в докантовской «ноэтической» позиции, где сознание никогда не тождественно предмету. Что это открытие трансцендентальной философии остается неусвоенным сегодня, показывают разговоры об искусственном интеллекте: древние люди были уверены в том, что в их орудиях обитают духи, которые помогают или препятствуют им выполнять действие — современный человек так же не сомневается, что в его цифровом орудии живет могучий искусственный дух, который при определенных обстоятельствах вырвется наружу, словно джинн из лампы. И это, к сожалению, не литературный образ, а почти дословное цитирование ученых, будто бы, людей. В условиях незнакомства с достижениями философии, эти ученые, правда, сплошь и рядом оказываются обывателями от науки и техники, транслируя в массовое информационное пространство представления, место которым — если не на свалке истории, то, во всяком случае, в музее, рядом с каменным топором.

Машина, подчеркивает Маркс, может быть осмыслена только исторически: это составляет основной нерв развернутых в «Капитале» и подготовительных работах к нему исследований машин и критики, господствовавших в его время (но и сегодня звучащих весьма современно) предрассудков относительно них. «Вопрос о технике» был для него в высшей степени значим: Маркс даже называет ее историю «раскрытой книгой человеческой психологии». Не структурно-конструктивные особенности, не природа двигателя, но только исторически изменяющиеся общественные отношения делают машину тем, чем она стала: условием промышленной революции и средством ее закрепления. Нельзя сказать, что исторический взгляд совсем нехарактерен для философов техники. Однако даже тем, кто честно старается мыслить исторически, ощутимо не хватает понятия идеального. Без человека, без его деятельного участия техника — не техника, а только груда металлолома: железная дорога, по которой никто не ездит, не есть действительная железная дорога. Идеальное, смысл вещи — вот что «вдыхает» в технику жизнь, вот какой «дух» в ней обитает, но когда вещь не используется согласно своему замыслу, который вложил в нее человек, это идеальное просто «спит»: машина теряет свое качество, свою «машинность». Правда, при этом она может обрести иное качество, что наглядно демонстрируют нам карго-культы.

Конечно, Маркс не единственный, кто рассматривает общественное развитие как ключевой фактор развития и человека, и техники: похожие мысли высказывали, например, Т. Веблен, критиковавший экономистов-неоклассиков за неисторическое понимание сущности человека, или Ж. Фреско, который выводит сущность человека из развития человеческой культуры. Однако им, как и отцу кибернетики, Н. Винеру, совершенно не известна исследованная Марксом «анатомия гражданского общества» — политическая экономия. Это различие оказывается решающим: ведь именно в этой точке завязаны в один тугой узел как проблемы производства человеком своего мира и себя самого, включая цифровые технологии и гуманитарные ценности, так и проблемы кибернетики, которая только здесь и раскрывает весь свой потенциал, как систематическая наука.

Это утверждение, конечно, необходимо пояснить, ведь популярное представление о кибернетике связывает ее скорее с биологией, нейрофизиологией, информационными технологиями, согласно ее определению как науки об общих закономерностях управления в системах машин и живых организмах. Говоря о кибернетике, мы сразу воображаем себе научно-фантастические сюжеты с мыслящими машинами, по образу и подобию которых мыслим самого человека. Сегодня о кибернетике, правда, говорят и далекие от обыденности мыслители: ярким примером являются книги Юка Хуэя[6]. Однако и в его без преувеличения блестящем историко-философском анализе становления кибернетики как науки из эволюции идей органицизма и споров формалистов и интуиционистов относительно программы обоснования математики как систематической науки, выпадает та область действительности, где кибернетика проявляет себя наиболее продуктивно: общество. Напротив, у классиков кибернетики — не только у Н. Винера, но и у С. Бира, и у В. М. Глушкова, и у Г. Клауса — проблема управления обществом справедливо ставилась как центральная. Более того, общество в соответствии со спинозовской монистической логикой целостности, мыслилось ими принципиально как тотальность: известно возражение Глушкова на план частичного введения ОГАС сначала по министерствам и ведомствам с дальнейшим расширением на всю экономику СССР. Исторически вырастая из военных задач как вычислительная наука управления процессами стрельбы[7], кибернетика в своем развитии доходит до попыток осмысления области управления экономическими процессами (впервые в трудах пионера этой науки А. И. Китова[8]). Процесс развитии кибернетики в СССР, включая т.н. «гонения» на нее, «смерть» кибернетики на Западе и вырождение ее в информатику (как чисто техническую дисциплину о средствах обобществления информации в отрыве от их возможного общественного эффекта), анализ актуальности идей советских кибернетиков как альтернативных рыночным стратегиям регуляции экономики, а также связь этих идей с преобразованием общества посредством преодоления товарности и становления планового хозяйства, свободного от стихийности прекрасно изложены в книге В. Д. Пихоровича[9].

Рассмотренная в собственных определениях, кибернетика оказывается теснейшим образом связана с теоретической математикой и теоретической философией: интересный взгляд на этот синтез дает Д. Лукач, анализируя вычислимость как специфическую черту капиталистического способа организации общества и прослеживая распространение количественной логики на сферы, всё более и более далекие от непосредственно материального производства[10]. Проблемы, связанные с этим, укоренены в понимании категории количества как диалектической, исчерпывающий анализ которой представлен на страницах гегелевской «Науки логики», представляющей собой образец систематической науки в ее чистой (абсолютной) форме. Нетрудно увидеть, что количество, как отрицающее себя качество, как безразличная бытию определенность, имеет своим differentia specifica именно это безразличие, отвлечение от всех качественных характеристик, которое преодолевается в результате собственной диалектики количества при переходе в меру. Именно это безразличие к качественной определенности кладет в основу понятия абстрактного труда К. Маркс; а выдающийся советский теоретик А. С. Канарский, создавший теоретическую эстетику как прикладную логику, в качестве «клеточки» — самого себя разворачивающего логического начала — предлагает именно категорию безразличного как полной противоположности эстетического. Связь здесь органическая, вовсе не случайная: и Гегель, и Маркс, и Канарский, и Глушков заняты решением одной и той же задачи, а именно — становлением подлинной личности как действительной свободы. Недаром Гегель, комментируя понятие числа, замечает: «Результатом этих [математических. — М. М.] упражнений, когда их делают главным делом и преимущественным занятием, может быть только то, что дух по форме и содержанию опустошается и притупляется. Так как счет есть столь внешнее и, стало быть, механическое занятие, то оказалось возможным изобрести машины, совершеннейшим образом выполняющие арифметические действия»[11]. Трудно не увидеть здесь проблематику обесчеловечивания, которую так подробно обсуждает Маркс.

Также важно отметить собственно политэкономические идеи немецких идеалистов, которые тесно связаны с проблемой полного хозяйственного расчета, и, значит, выступают как основной предмет общественно-кибернетических исследований. Гегель, который в отличие от своих именитых предшественников блестяще знал работы А. Смита, в своей ранней работе «Система нравственности» высказывается об экономической связи общества («системе потребностей, в его терминологии) следующим образом: «В этой системе правящее начало обнаруживается, таким образом, как бессознательное, слепое целое потребностей и способов их удовлетворения... Это целое не лежит за пределами возможностей познания, если брать его в общем, в массе рассматриваемых отношений... И так происходит само собой, по самой природе вещей, что правильное равновесие отчасти сохраняется при незначительных колебаниях, частью же, если оно нарушено внешними обстоятельствами, восстанавливается вновь посредством более значительных колебаний (курсив наш. — М. М.)»[12]. В выделенной нами фразе содержится принципиальное признание несостоятельности т.н. «калькуляционного аргумента», который является одним из ключевых в дискуссиях о проблемах плановой экономики. Фихте, политэкономические знания которого, по всей видимости, ограничивались трудами физиократов, тем не менее дает в своей работе «Замкнутое торговое государство» очень глубокий анализ производства (из которого он предлагает исходить при построении модели общества), обращения информации, денег и товаров в предлагаемой им модели устройства общества. Так, для «государства разума», как называет его Фихте, характерно, что «дозволенные производство и фабрикация, рассчитанные по возможным потребностям, составляют самую основу такого государства»[13]. Его не устраивает анархия производства, поэтому он предлагает меры контроля в первую очередь за торговлей, которая в тех условиях выполняла в совокупном производстве функцию распределения, например контроль и учет, которые кладет в основу идей ОГАС и Глушков: «В этом государстве как приход, так и расход товаров у купца поддается безусловному учету»[14]. Любопытно, что Фихте и Глушков очень похожим образом предлагают преодолевать деньги как средство обмена; в условиях Фихте, конечно, вряд ли можно было придумать что-то иное, чем запрет «всякого сношения подданных с иностранцем»[15]. Однако мысль о принципиальном учете денег как платежных квитанций и преодоление стихийности производства идет именно от Фихте, и уже Глушковым (который скорее всего не был знаком с его работами) будет развита в идею о двухконтурном обращении. Нетрудно увидеть, что деятельность правительства, состоящую в основном в вычислениях[16], и сословия купцов функционально изоморфны системе управления, которую предлагали советские кибернетики (не только ОГАС, но и АСПР, которую разрабатывал ГосПлан). Фихте даже доходит до идеи пятилеток: «Расчет надо делать следующий: не один год дает столько-то продуктов, а, скажем, пять лет дают столько-то, на один год из этого количества приходится столько-то. Это последнее количество и должно вступить в обращение. А по нему должны быть рассчитаны другие сословия. И — так, независимо от того, каков бы ни был действительный доход текущего года»[17]. Даже такой беглый обзор показывает, как много для решения проблем, стоящих перед человечеством в сфере общественной кибернетики, можно почерпнуть из чтения классических работ, из которых растет всё существенное самосознание современности.

Необходимо согласиться с С. Расселом: ставки сегодня велики как никогда. Мы, однако не считаем, что человечество хоть когда-то «контролировало свою цивилизацию», потому риска лишиться этого контроля сегодня нет. Риск гибели будет велик в том случае, если человечество не возьмет под контроль те общественные производительные силы, которые оно само создало, наделило самостоятельностью и теперь испытывает перед ними (т.е. перед самим собой) благоговейный страх. Пути и способы такого освоения можно отыскать только во всеоружии классической мысли.

  1. Stuart Russell: AI could be like an alien invasion says British professor // The Times. URL: https:// www.thetimes.co.uk/article/ai-could-be-like-an-alien-invasion-says-british-professor-2w3sm5wrd (дата обращения: 14.05.2023). ↩︎

  2. Рассел С., Норвиг П. Искусственный интеллект: современный подход. 2‐е изд. М. : ООО «И. Д. Вильямс», 2016. ↩︎

  3. Pausing AI developments Isn’t Enough. We Need to Shut it All Down // The Times. URL: https://time. com/6266923/ai-eliezer-yudkowsky-open-letter-not-enough/ (дата обращения: 14.05.2023). ↩︎

  4. Тарасенко В. В. Фрактальная семиотика: «слепые пятна», перипетии и узнавания. М. : URSS, 2020. ↩︎

  5. Маркс К. Экономические рукописи 1857–1859 годов. Ч. 2 // Маркс К., Энгельс Ф. Соч. 2‐е изд., Т. 46, ч. 2. М. : Издательство политической литературы, 1969. С. 215. ↩︎

  6. Хуэй Ю. Вопрос о технике в Китае. Ad Marginem, 2023 ; Хуэй Ю. Рекурсивность и контингентность. М. : V-A‐C Press, 2020. ↩︎

  7. История этого процесса прекрасно показана в книге: Рид Т. Рождение машин. Неизвестная история кибернетики. М., 2016. ↩︎

  8. Кибернетика и управление народным хозяйством // Кибернетику — на службу коммунизму. сборник статей / под ред. А. И. Берга. Т. 1. М.; Л. : Госэнергоиздат, 1961. С. 203–218. ↩︎

  9. Пихорович В. Д. Очерки по истории кибернетики в СССР. М. : Ленанд, 2022. ↩︎

  10. Лукач Д. Овеществление и сознание пролетариата // Лукач Д. История и классовое сознание. ↩︎

  11. Исследования по марксистской диалектике. М. : Логос-Альтера. С. 179–302. Гегель Г. В. Ф. Наука логики: Т. 1. М. : Книга по требованию, 2016. С. 238–239. ↩︎

  12. Цит. по: Лукач Г. Экономические взгляды Гегеля в иенский период // Вопросы философии. 1956. No 5. С. 151–162. ↩︎

  13. Фихте И. Г. Замкнутое торговое государство: Философский проект, служащий дополнением к науке о праве и попыткой построения грядущей политики. М. : URSS, 2019. С. 37. ↩︎

  14. Там же. С. 52. ↩︎

  15. Там же. С. 53. ↩︎

  16. Там же. С. 84–85. ↩︎

  17. Там же. С. 105. ↩︎

Последниее изменение: