Схемофетишизм

20.08.2025

После чтения К. Маркса и И. Рубина легко воспроизвести фразу о том, что «товарный фетишизм возникает, когда общественные свойства вещей кажутся естественными свойствами вещей». Кажется понятным, что под вещной оболочкой скрыты общественные отношения — способы взаимодействия людей.

Прочитать и воспроизвести слова проще, чем понять. Понимание же заключается в действии. Положение о товарном фетишизме не должно быть изолировано от движения мысли. Товарный фетишизм — это не постулат, а способ определённым образом думать.

Каждая категория — действия людей

Предположение, которое ещё потребует доказательств: каждая категория «Капитала» представляет собой определённый способ взаимодействия людей. Не только стоимость, но и простая, развёрнутая и всеобщая формы стоимости, деньги, мера стоимости, масштаб цен, цена и т. д. — все без исключения категории должны быть поняты как социальные функции, которыми вещи наделяются внутри определённых типов взаимодействия людей.

Речь не идёт о том, что нужно исключить фразы, отождествляющие категорию с вещью: «стоимость яблока», «цена арбуза» и т. д. Наоборот, эти выражения корректны и отражают необходимую связь социального процесса и вещи. Пробелы в понимании товарного фетишизма проявляются, когда в ходе размышления вещь отождествляется либо с предметом, либо с некоторой схемой или образом, которые подменяют собой социальную сторону категории.

Каждая категория — это форма вещи. Это положение раскрывается не только в четвёртом разделе первой главы, но и в других. Рассмотрим примеры из 2-й и 3-й глав.

По мере того как обмен товаров разрывает свои узколокальные границы и поэтому товарная стоимость вырастает в материализацию человеческого труда вообще, форма денег переходит к тем товарам, которые по самой своей природе особенно пригодны для выполнения общественной функции всеобщего эквивалента, а именно к благородным металлам.^[1]

Мы уже видели, что форма денег есть лишь застывший на одном товаре отблеск отношений к нему всех остальных товаров.^[2]

Возвратимся к рассмотрению формы цены.^[3]

Форма цены предполагает отчуждаемость товаров за деньги и необходимость такого отчуждения.^[4]

Под стоимость довольно просто представить определённый способ взаимодействия людей: один производитель выносит товар на рынок, второй — тоже, затем они обмениваются. Сам этот способ взаимодействия и есть стоимость. Она закрепляется, привязываясь к вещам — продуктам труда и обмена. После такой привязки стоимость как бы отождествляется с вещью — до процесса обмена и даже после него.

Таким способом можно попробовать представить и другие категории. Возьмём цену — это тоже закреплённый в вещной форме способ взаимодействия людей. Определение «цена — выраженная в деньгах стоимость товара» верно, но акцентируется на вещном проявлении категории. Без второй половины — социального отношения — категория превращается в удобную фразу и теряет способность служить инструментом для понимания развития общественно-экономического уклада.

Цена выглядит как ситуация, когда продавец оценивает товар в денежных единицах, и покупатель делает то же самое. Продавец отдаёт товар, покупатель — деньги.

Развёрнутая форма стоимости заключается в том, что производитель хочет обменять свой товар на любой другой. Для этого он выражает стоимость своего товара в каждом отдельном товаре на рынке, оценивает — и обменивает.

Двойственность категории

Вышеназванные примеры стоимости, цены и развёрнутой формы стоимости, хоть и допустимы методологически как предварительные ступени, всё же крайне ограничены и не показывают главного. Категория не является способом классификации эмпирических явлений — в этом месте люди обмениваются, значит, здесь выражается стоимость, а в магазине покупатель купил у продавца — значит тут продемонстрированы категории денег, цены и т. п. Возможно, такой способ «применения» категории допустим в каких-то контекстах, но он имеет только косвенное отношение к теоретическому рассмотрению предмета.

Возьмём развёрнутую форму стоимости. В тексте третьего раздела первой главы «Капитала» она и другие категории чаще всего описываются в единственном числе: «недостатки полной, или развёрнутой, формы стоимости», «развёрнутая относительная форма стоимости состоит» и др. За исключением некоторых цитат^[5] можно предположить, что в развёрнутой относительной форме находится один товар. На этом предположении строится логика «переворачивания» схемы стоимостного отношения и перехода от развёрнутой ко всеобщей форме. А затем для перехода от всеобщей форме к денежной происходит простая замена всеобщего эквивалента с холста на золото.

Рассматривая это рассуждение детальнее, обнаруживается следующее. Под развёрнутой формой представляется некоторый объект-схема, который можно «перевернуть» и получить противоположный объект-схему — всеобщую форму стоимости. При этом из рассмотрения исчезает само общественное отношение людей. Только если в случае товарного фетишизма отношение людей заслоняется вещью, то здесь оно закрывается образом схемы или набором стоимостных уравнений. Это выглядит как отдельный вид фетишизма — схемофетишизм.

Почему же в тексте чаще всего говорится о развёрнутой форме и других категориях как о самостоятельном предмете? Вероятная причина — в том, что каждая категория действительно есть отдельный предмет. Только этот предмет особый и существует через отдельные, единичные предметы.

Развёрнутая относительная форма не существует сама по себе, а существует как развёрнутая форма каждого отдельного товара. Или, что то же самое, как способ выражения стоимости своего товара каждым отдельным товаропроизводителем. У категории нет иного способа существования, кроме как через такие единичные предметы — способы взаимодействия людей.

При этом категория не является чем-то общим, отвлечённым от каждого отдельного предмета — неким общим для всех товаропроизводителей признаком. Такой подход — формально-логическая абстракция — тоже уводит мысль от самой экономической категории.

Развёрнутая форма стоимости, как и другие категории, представляет собой определённую «экономическую конкретность». Это не общее между всеми отдельными, а способ существования этих отдельных. Сила абстракции здесь — в том, чтобы отделить именно эту экономическую форму от других: отличить развёрнутую форму от простой и от всеобщей. Сначала рассмотреть одну форму в её особенности, не смешивая с другими, и уже исходя из этой особенности понять переход к следующей экономической форме.

Внутри развёрнутой формы стоимости, как некоторой целостности, каждый товар находится во всеобщей относительной форме. Это принципиально отличается от понимания формы как набора выражений, которые можно «перевернуть». Это «переворачивание» относится именно к схеме, к наглядному изображению, но не к экономическому содержанию категории. Способы взаимодействия людей не получаются друг из друга переворачиванием уравнения стоимостных отношений. То же относится и к замене одного товара на другой при переходе от развёрнутой ко всеобщей форме стоимости — смена товара внутри схемы не равняется изменению общественного отношения.

Подразумевая под категорией только схему или нечто единое, но одновременно не удерживая момент её разделённости на отдельные предметы, теряется сама категория — вместо неё остаётся схема-заменитель.

История и история

Отдельный способ избежать теоретического рассмотрения — попытка свести развитие категорий к эмпирической истории. В частности, такая попытка может выражаться в «понимании» второй главы «Капитала» как исторического экскурса, хотя она является прямым углублением третьего раздела первой главы. Другой способ ухода от вопроса — поиск в истории фактов, которые не укладываются в определённую схему: в одной стране деньги — один товар, в другой — несколько, в третьей — совсем иначе.

Фактически подобный историзм становится своей противоположностью — псевдоисторизмом. Первая и вторая главы действительно излагают историю развития товарной экономики, но не как последовательность событий в «физическом» времени. Всеобщая форма стоимости, денежная форма, мера стоимости и другие категории следуют в определённом порядке — это исторический порядок их появления. Однако в «физическом» времени и пространстве они существуют одновременно и неотделимы друг от друга.

Логическое пространство движения категорий — инструмент, через который можно что-то понять в эмпирической истории. Экономические факты определённого времени и места могут быть правильно поняты только при правильном познании логической связи категорий. Это не отменяет ценности эмпирической истории — более того, иногда для развития теории требуется обращение именно к ней. Но первичен анализ развитого целого — именно того, что существует сейчас.

В этом смысле простая, развёрнутая и всеобщая формы стоимости — реально существующие моменты современного общества. И это нельзя отменить примером вроде «в магазине не купишь деньги за хлеб». Такой пример — непонимание, смешение внешней стороны предмета и действительной логики его существования^[6].

Через понимание развитой категории стоимости — а наиболее развитая категория существует в наиболее развитом обществе — можно определить, в какой исторический период начали появляться товарные отношения. Именно развитая категория денег позволяет увидеть в истории ростки денежного обращения. Обратное, если и не невозможно, то крайне затруднительно.

Способ существования категории — движение

И всё же на экономическую категорию нельзя ткнуть пальцем, как, например, на физический предмет. Дело не просто в том, что «это общественное производственное отношение». Если бы деньги или стоимость были только актом взаимодействия людей, можно было бы указать — если не на денежный предмет, то на продавца и покупателя в соседнем магазине — и сказать: «вот общественное отношение „деньги“ или „стоимость“».

Если на категорию нельзя указать, что позволяет говорить о её реальном существовании? Особенно таких абстрактных, как простая или развёрнутая формы стоимости. Из этого вопроса можно сделать вывод, что категория существует только как продукт мышления и результат формально-логической абстракции. При этом постулирование её объективного существования или утверждение того, что она извлекается из реального экономического процесса, не решают проблему. Более того, такие положения могут даже усилить впечатление, что речь идёт о формальной абстракции. Любая формальная абстракция или представление всегда извлекаются из реальных предметов — и в этом состоит не различие, а совпадение между ними и экономической категорией.

В некотором смысле можно сказать, что стоимость, деньги и другие категории не существуют — они есть только моменты целого. Экономическая система существует только как движение (развитие) всех своих моментов, а моменты — категории — существуют только внутри этого движения. Только абстракция может зафиксировать их и отделить от движения. Поэтому существование категории как движения не только не позволяет указать на неё, но и затрудняет её логическое абстрагирование.

Каждый отдельный процесс в экономике, который можно увидеть глазами, одновременно состоит из множества (всех) сливающихся экономических категорий. Продавец продаёт товар покупателю: здесь присутствует выражение стоимости своего товара в товаре покупателя, которое сразу переходит в выражение стоимости во всеобщем эквиваленте, затем — в деньгах, в меру стоимости, масштаб цен, цену и т. д. Экономическая категория фиксирует момент — как снимок этого постоянно воспроизводящегося движения целого.

Заключение

Уйти от социального содержания категорий можно не только подменив его вещью, но и заменив математической формулой или схемой-иллюстрацией. Социальное содержание категории нельзя сохранить, не удерживая категорию как единое, существующее через отдельное. Стоимость как только общее — формальная абстракция; стоимость как только отдельные акты обмена натуральных товаров — эмпирическое упрощение. Изложенная проблематика заставляет предположить: товарный и любой другой фетишизм нельзя преодолеть без концентрации на методе теоретического исследования.

Вероятно, самую сложную проблему представляет кардинальное отличие этого подхода — который только и является теоретическим — от стихийно воспроизводящегося способа мышления. Теоретический подход незаметен и как бы прозрачен для обычного взгляда. Увидеть получается только то, что позволяет уже выработанный способ мышления. Из-за этого основная логика исследования остаётся непонятой — или, что ещё хуже, создаётся иллюзия понимания.

Открытый вопрос: возможно ли более простое изложение этой логики, будет ли оно полезным и способно ли оно принципиально повлиять на дальнейшее развитие мысли? Отклонение этой возможности вступает в противоречие с работой, проделанной Э. Ильенковым и И. Рубином. В то же время частые интерпретации их работ не позволяют уверенно ответить на этот вопрос утвердительно.